М-р П. (внезапно меняя тему): Вы довольны вашим нынешним положением, мисс Горст?
Э. Г. (изрядно удивленная): Вполне, благодарю вас.
М-р П.: И вам не хочется получить от жизни больше, чем вы имеете сейчас?
Э. Г. (не вполне понимая, к чему он клонит): Зачем мне менять то, что меня полностью устраивает?
М-р П.: Каждый человек должен стремиться преуспеть в жизни.
Э. Г.: Большинство людей считают подобное желание непозволительной роскошью. Они слишком заняты борьбой за выживание.
Похоже, мистер Персей несколько сбит с толку моими якобинскими речами. Следует пауза. Потом он спрашивает, разве мне не хочется избавиться от состояния рабской зависимости — ведь именно в таком состоянии я нахожусь, пускай оно и дает мне известные выгоды.
Я спрашиваю, как бы я смогла избавиться от зависимости, даже если бы хотела, если у меня нет возможности избрать другой жизненный путь, нет за душой ничего, помимо моих скромных дарований, и нет никаких перспектив, кроме созданных собственными силами.
М-р П. (после недолгого раздумья): Существуют иные виды зависимости, гораздо более приятные и почетные, чем нынешнее ваше подчиненное положение. Вы никогда не думали, что однажды выйдете замуж?
Натурально, у меня сердце так и подпрыгивает от этого вопроса, пусть и заданного совершенно безразличным тоном.
Я спрашиваю (приняв слегка обиженный вид), разве может особа в моем положении рассчитывать на брак, который избавит ее от необходимости самой пробивать себе дорогу в жизни. Намек довольно прозрачный, но мистер Персей на него не отзывается, лишь кивает и говорит: «Пожалуй, вы правы».
На обратном пути у Порта Сан-Миниато мы попадаем в большую толпу и в давке ненадолго теряем друг друга.
Когда мы снова встречаемся, мистер Персей спрашивает, подумываю ли я о возвращении во Францию или теперь я считаю своей родиной Англию.
Я говорю, что всегда буду вспоминать свою прошлую жизнь с любовью и благодарностью, но что теперь я не вижу причин, способных заставить меня покинуть Англию. Похоже, мой ответ нравится мистеру Персею, хотя он произносит лишь одно слово «Прекрасно!», а потом добавляет, что нам надо поторопиться, если мы не хотим опоздать к чаю.
По возвращении в палаццо Р. он благодарит меня за приятную компанию. Ничто в голосе и поведении молодого человека не свидетельствует ни о чем, помимо обычной вежливости, но все же я замечаю напряженность в его взгляде — словно он находится во власти некой непривычной сильной эмоции, которую не может ни сдержать, ни подавить.
Он поднимается по лестнице, направляясь в свой кабинет. На верхней ступеньке он на секунду оборачивается и смотрит на меня. И тогда я убеждаюсь, что не ошиблась: в сердце мистера Персея Дюпора крепнет некое чувство, как и в моем.
Так у нас с мистером Персеем установилось обыкновение почти каждый день ближе к вечеру совершать совместные прогулки — либо по городу (он хорошо знал Флоренцию, где не раз уже бывал), либо по окрестностям виллы Кампези.
С течением времени я находила все больше удовольствия в обществе мистера Персея, хотя он по-прежнему часто обнаруживал неприятную надменность и бессознательную склонность судить о вещах со своей высокой колокольни. Огонь искренней симпатии, если еще не любви, уже занялся в нем — в этом я все сильнее убеждалась по разным мелким признакам, проявлявшимся в его обхождении со мной, хотя природная сдержанность не позволяла ему открыто показывать свои чувства. Но поскольку я успела досконально изучить капризный, переменчивый нрав его матери и научилась верно истолковывать все хитрые приемы, с помощью которых она прятала свои подлинные чувства, я начала применять свои знания в случае с ним, унаследовавшим от родительницы скрытный характер.
Принимая во внимание ранимую гордость и болезненное самолюбие мистера Персея, я стала вести себя с ним столь же покорно и покладисто, как с его матерью. Хотя он частенько надолго погружался в мрачное молчание, я скоро обнаружила, что о ряде предметов он всегда готов говорить много и с большим воодушевлением: о поэзии Мильтона и Данте, теории мистера Дарвина, творчестве Боккаччо, органных сочинениях Баха-старшего (к ним питал страсть и мистер Торнхау, как ни странно) и прежде всего обо всем, что имело отношение к древнему роду, наследником которого он являлся. Когда мистер Персей, с моей подсказки, принимался рассуждать на одну из своих любимых тем, обычно наставительным менторским тоном, я всякий раз играла роль восхищенной, благодарной ученицы, жаждущей припасть к источнику глубоких знаний. Хитрость, прямо скажем, старая, но по-прежнему действенная: больше всего на свете мужчине нравится сознавать свое умственное превосходство над женщиной. В части знаний — как общего, так и специального характера — мистер Персей не мог сравниться с мистером Торнхау, но он был хорошо сведущ в нескольких интересных предметах, помимо перечисленных выше, а я умела и любила слушать. Я видела, какое удовольствие доставляет молодому человеку мое притворное преклонение перед его умом, и благодаря такой моей скрытой лести наше общение с каждым днем становилось все непринужденнее.
Со дня нашего отъезда из Англии минуло два с лишним месяца. Долгое время Эмили оставалась в добром расположении духа; благотворный флорентийский климат и перемена окружения определенно пошли ей на пользу — а также, безусловно, временное избавление от нежелательных ухаживаний мистера Вайса и от мучительной тревоги, неотступно терзавшей ее в Англии.