В должный срок приготовления к моему отъезду в Англию закончились, и в третью неделю августа 1876 года я наконец покинула Париж.
Мадам и мистер Торнхау проводили меня до Булони, где мы остановились на ночь в Hôtel de Bains. На следующий день мы отправились на железнодорожную станцию в предместье Капекюр, где мне предстояло сесть на курьерский до Фолкстона. Там, на людной, шумной платформе, я чуть не плача попрощалась с мадам.
— Будь сильной, милая моя девочка, — сказала она, целуя меня. — Я знаю, как тебе тяжело, но все сложится благополучно, если только ты доверишься мне и позволишь руководить твоими действиями. Когда ты узнаешь, почему мы затеяли наше Великое Предприятие, тебе придется также научиться доверять своей интуиции и действовать в соответствии с ней. Ибо ты осуществишь свое предназначение именно благодаря внутренним своим качествам.
На том мы расстались. Я махала рукой из окна вагона, пока не потеряла мадам из виду, а потом откинулась на спинку кресла, обуреваемая сразу всеми чувствами, какие могут возникнуть в душе при расставании — надолго или даже навсегда — с любимым человеком.
Единственным утешением служило то обстоятельство, что мистер Торнхау ехал со мной в Лондон, дабы устроить меня во временном пристанище, где мне предстояло жить до переезда в Эвенвуд. Если бы он не сопровождал меня в путешествии, даже не представляю, как бы я вынесла страшную боль разлуки со всем, что было дорого моему сердцу. По мере приближения к берегам Англии, однако, я мало-помалу успокоилась и исполнилась прежней решимости благодаря ласковым, деликатным увещаниям моего старого учителя.
По прибытии в Фолкстон мы остановились в гостинице «Вест-Клиф», а на следующее утро сели на поезд до Лондона. Наконец мы добрались до дома на Девоншир-стрит, где обитала давняя знакомая мистера Торнхау, согласившаяся присматривать за мной, пока мне не придет время отправиться на собеседование к леди Тансор.
Моя временная опекунша оказалась худощавой рыжеватой дамой лет пятидесяти, с добрым лицом и ясными живыми глазами, в обществе которой я сразу же почувствовала себя непринужденно. Она провела нас в дом, заботливо расспрашивая о путешествии, усадила в гостиной и позвонила, чтобы принесли закуски.
— Эсперанца, это миссис Элизабет Ридпат, — сказал мистер Торнхау, когда мы вошли. — Она мой старый и надежный друг и будет нежнейше заботиться о тебе, покуда ты остаешься здесь. — Потом, посерьезнев, он добавил: — Она все знает, маленькая принцесса.
Миссис Ридпат подалась вперед и взяла мою руку.
— Я понимаю, насколько вам должно быть неуютно в новой, незнакомой обстановке, моя дорогая. Если вам что-нибудь понадобится, непременно скажите мне — я сделаю все возможное, чтобы вы чувствовали себя как дома все недолгое время вашего пребывания здесь. Мистер Торнхау и мадам Делорм посвятили меня в дело, и я хочу, чтобы вы знали: я не обману оказанного мне доверия. Можете во всем полагаться на меня, как полагаетесь на них.
Она поцеловала меня в щеку и сказала, что после чая покажет мне мою комнату, а потом я могу отдохнуть, коли мне хочется, или же мы можем прогуляться в Риджентс-парке, расположенном поблизости.
— О, давайте прогуляемся! — воскликнула я, внезапно исполняясь надежды и уверенности. — Я ни капельки не устала!
И вот, испив чаю, мы втроем вышли на улицу и вскоре оказались в парке.
Мистер Торнхау пожелал показать мне Зоологический сад, и там мы приятнейшим образом провели около часа. Затем мы неспешно двинулись обратно, прошли через Ботанический сад, мимо угодий Общества лучников и наконец вернулись на Девоншир-стрит. В течение всей прогулки мистер Торнхау, в обычной своей искрометной манере, развлекал нас рассказами о парке в частности и Лондоне вообще. Я хотела, чтобы он задержался в Англии дольше, чем предполагал, и изо всех сил упрашивала остаться еще немного; но у него в кармане уже лежал обратный билет на курьерский, отходивший с вокзала Черинг-Кросс следующим утром, и он категорически заявил, что должен возвратиться в Париж точно к условленному сроку и ни днем позже, ибо в противном случае мадам вся изведется от неизвестности и тревоги.
Мистер Торнхау, приехавший в Лондон после двадцатилетнего отсутствия, хотел, пользуясь случаем, навестить нескольких старых друзей, а потому собирался переночевать в гостинице на Стрэнде.
— До свидания, маленькая принцесса, — сказал он, когда мы остановились на крыльце дома миссис Ридпат. — Излишне говорить, что мы будем постоянно думать о тебе и сделаем все возможное, чтобы оградить тебя от любой опасности.
Потом он задал мне в высшей степени неожиданный вопрос:
— Мадам когда-нибудь говорила тебе, почему тебя нарекли Эсперанцей?
Мне пришлось признать, что такого разговора у нас не заходило.
— Она однажды сказала мне, что тебе дали такое имя потому, что ты была единственной надеждой своего покойного отца, — произнес мистер Торнхау. — Не спрашивай, что значат эти слова, со временем сама поймешь. Ну а теперь мне пора. У меня нет никаких дополнительных напутствий для тебя. Мадам сказала все, что требовалось Я скажу лишь одно: будь храброй, маленькая принцесса, ибо ты делаешь поистине великое дело, как ты однажды поймешь.
Он сердечно пожал мне руку, но потом не отпустил, а взял в обе свои руки и держал так несколько секунд.
Затем мистер Торнхау улыбнулся, поворотился прочь и вскоре скрылся из виду.