— Ну вот. Я выполнила свою ежедневную обязанность и готова выйти в широкий мир.
Признание леди Тансор по поводу медальона премного воодушевило меня: оно свидетельствовало, что госпожа, невзирая на все свои капризы и резкие перемены настроения, начинает проникаться доверием ко мне.
Экипаж, чтобы отвезти нас на железнодорожную станцию в Питерборо, подали к парадной двери в восемь часов. Когда мы с миледи вышли из дома, мистер Персей Дюпор, с хронометром в руке, уже расхаживал взад-вперед по двору, обнаруживая все признаки нетерпения.
— А, ну вот и вы наконец, матушка! — воскликнул он, широким шагом направляясь к карете. — Давайте же, поехали.
Рассевшись по местам, мы тронулись в путь и вскоре оставили позади парк, все еще погруженный в море тумана.
Всю дорогу от Питерборо мистер Персей сосредоточенно читал и правил рукопись поэмы, которую достал из саквояжа, едва мы сели в поезд. Миледи же, наоборот, была очень не прочь поговорить, даром что прихватила с собой книгу, и в скором времени она опять принялась расспрашивать меня про мое житье-бытье в Париже, где и сама в юности прожила несколько лет.
Предвидя подобные расспросы, мадам тщательнейше подготовила меня к ним, и миледи внимательно слушала мою выученную наизусть легенду про «мадам Берто», вдову торговца шелком из Лиона, англичанку по происхождению, которая, согласно вымыслу мадам, была подругой детства моей покойной матери.
— И что же, вы совсем не помните ваших родителей? — спросила миледи.
— Совсем, миледи. Они приехали в Париж незадолго до моего рождения, хотя никого не знали там, кроме мадам Берто. Моя мать умерла, когда я была еще слишком мала, чтобы ее запомнить, а вскоре скончался и мой отец — мне так и не сказали, отчего и где. Я знаю лишь, что он умер в шестьдесят втором году и похоронен рядом с моей матерью на кладбище Сен-Винсен.
По совету мистера Торнхау мы сдобрили наш вымысел крупицей правды на случай, если леди Тансор пожелает проверить мои показания через доверенное лицо. Тогда могилы моих родителей будут найдены именно там, где я сказала.
— Ваш отец занимался какой-нибудь профессией?
К такому вопросу я тоже была готова.
— Он имел независимое состояние. Больше я ничего о нем не знаю.
— А ваша мать? Вы говорите, она и ваша опекунша дружили с детства.
— Да, миледи. Они росли вместе. Кажется, мадам Берто и познакомила моих родителей.
Вопросы следовали один за другим, и на каждый я давала уверенный и правдоподобный ответ. Наконец, вполне удовлетворившись полученными от меня сведениями, миледи взяла книгу и начала читать, однако уже через несколько минут она опять подняла на меня глаза и спросила, по-прежнему ли мистер Торнхау живет в доме моей опекунши.
— Да, миледи. Мадам Берто настояла, чтобы он остался жить у нее, продолжая спокойно заниматься своими научными исследованиями.
— Но надо полагать, в последние годы он уже не обучал вас?
Я ответила, что он стал для меня скорее старшим другом, с кем можно поговорить на любые интересующие меня темы и на чьи знания и советы я всегда могу положиться.
— Как по-вашему, он приедет в Эвенвуд проведать вас? Мне бы очень хотелось с ним познакомиться.
Я сказала, что подобная перспектива представляется мне маловероятной, поскольку мистер Торнхау отшельник по натуре.
— А нельзя ли чем-нибудь выманить его из отшельнической кельи, хоть ненадолго? Скажем, библиотека Дюпоров — она представляет огромный интерес для ученого, правда ведь? Ах, но как же я не подумала! Верно, мистер Торнхау человек старый?
— Нет, не старый, миледи.
— Сколько же ему лет?
— Точно не знаю, миледи. Пятьдесят пять, возможно.
— И вправду не старый. Примерно моего возраста. Давайте проверим, можно ли вытащить очаровательного мистера Торнхау из его логова, предложив исследовать нашу знаменитую библиотеку в любое удобное для него время. Вы напишете ему от моего имени? Я буду очень рада, если и ваша опекунша присоединится к нему.
Я бесстыдно поблагодарила госпожу за любезное приглашение и пообещала передать его «мадам Берто» и мистеру Торнхау. Разумеется, я не собиралась этого делать и не понимала, почему миледи так хочется познакомиться с моим учителем и моей вымышленной опекуншей.
Все время нашего разговора мистер Персей в сосредоточенном молчании читал свою рукопись — правда, я чувствовала, что изредка он украдкой поглядывает на меня, но не подавала виду. Только когда мы достигли предместий столицы, он наконец убрал свои бумаги в саквояж и промолвил, обращаясь к миледи:
— Ну что ж, думаю, получилось вполне сносно.
— Сносно! — воскликнула она со всем негодованием обожающей матери. — Не сносно, а превосходно. Ты слишком скромен, Персей. Твоя поэма — произведение великих достоинств. Мистер Фрит поймет это с первых строк. — Затем она повернулась ко мне и пояснила: — Мистер Фрит — глава нового издательского дома «Фрит и Хоар», полный самых честолюбивых замыслов. Его отрекомендовали нам как человека с тончайшим чутьем и вкусом, желающего издавать лучших из современных молодых поэтов. Персей, мы уверены, станет первым талантливым поэтом, опубликовавшим у него свое сочинение.
У Лондонского вокзала нас уже ждал экипаж, который и доставил нас на Гросвенор-сквер. Распаковав и развесив по шкафам платья миледи, я получила дозволение осмотреть отведенную мне комнату на четвертом этаже — маленькую, но просторную, с окнами на юг. Там я с веселым сердцем распаковала свой маленький саквояж, радуясь возможности снова оказаться в центре огромного города, пусть и не родного любимого Парижа.