Только сейчас я начала сознавать, в какой опасности нахожусь. Если госпожа обнаружит меня здесь — пиши пропало. И даже если мое присутствие останется незамеченным, мне еще надо ухитриться первой выбраться отсюда, чтобы не оказаться запертой в жуткой обители мертвых. Однако теперь у меня настолько разыгралось любопытство, что я безрассудно отмела прочь все опасения и на цыпочках двинулась вперед.
Едва смея дышать, я притаилась в густой тени арки, всего в пяти-шести футах от миледи. Она еще с минуту стояла неподвижно, потом медленно опустилась на колени и прижалась щекой к решетчатым воротам, запертым на висячий замок.
Испустив страдальческий стон, она воздела обе руки, с неожиданной яростью вцепилась в железные прутья и на несколько мгновений замерла в такой позе. Потом принялась дергать, трясти решетку, все сильнее и сильнее — словно в отчаянной, но, увы, тщетной попытке вырвать ее, дабы присоединиться к своему возлюбленному, спящему вечным сном.
Горестно мотая головой, она зарыдала — я в жизни не слышала таких душераздирающих, безутешных рыданий. Есть ли на земле или на небесах утешение, способное облегчить столь жестокие муки? До чего же странно видеть мою гордую госпожу униженной, сломленной горем, от которого даже она, двадцать шестая баронесса Тансор, никогда не сумеет оправиться. Смерть навеки забрала у нее Феба Даунта.
Сколь усердно стараемся мы скрывать от всех, каковы мы на самом деле! Но что бы она ни предпринимала, как бы ни сопротивлялась, Время неумолимо накрывает своей тенью некогда лучезарную мисс Эмили Картерет, как накрывает всех нас, оставляя свои неизгладимые следы. Она не хотела бы, чтобы кто-нибудь видел ее в таком вот раздавленном, беспомощном состоянии, как не хотела бы, чтобы кто-нибудь видел ее без маски из косметических кремов, лосьонов и пудры, каковым ничтожным оружием она изо дня в день пытается бороться с возрастом. Но я-то видела все, что миледи старалась скрыть, и сейчас вижу, сколь немощна она перед порабощающей властью прошлого.
В падшем мире за стенами сей обители смерти она персона чрезвычайно важная — завидно состоятельная, по-прежнему желанная, неприступная, — но здесь все иначе. Кто бы узнал сейчас надменную леди Тансор в этой беспомощной женщине с воспаленными от слез глазами? Она сильна своим богатством, унаследованным общественным положением и влиянием; но она слаба и беззащитна в своем вечном рабском служении памяти Феба Даунта.
Вид несчастного, потерянного создания, безудержно рыдающего на коленях перед гробницей давно умершего возлюбленного, вызывает у меня глубокое сострадание. Но я не могу проявить к ней душевное участие, поддержать и утешить, как сделала бы в случае с любым другим человеком. Со слезами на глазах я отворачиваюсь.
Проходит минута за минутой, а миледи все стоит на коленях и трясет, трясет решетку самым жалостным образом. Потом она внезапно подымается на ноги, поворачивается и направляется к арке, в чьей тени я прячусь.
Я допустила роковое промедление, и теперь мне не удастся покинуть мавзолей незаметно. С бешено стучащим сердцем я по возможности тише отступаю на несколько шагов от арки и присаживаюсь на корточки за ближайшим саркофагом. Я едва успеваю спрятаться, когда миледи выходит в зал и проходит с другой стороны гробницы, шурша шлейфом платья по разметанным на полу хрустким сухим листьям. Медленно, точно призрак, она проплывает мимо и через считаные секунды достигает вестибюля.
Меня охватывает паника. Я должна выбраться отсюда — но как это сделать, не выдав своего присутствия?
Словно во сне, я смотрю, как высокая прямая фигура миледи пересекает вестибюль и выходит на туманный свет дня. Потом она поворачивается и с гулким лязгом закрывает металлическую дверь. Мгновение спустя я слышу скрежет ключа в замке.
С выпрыгивающим из груди сердцем я подбегаю к двери и приникаю глазом к замочной скважине.
Миледи стоит спиной ко мне на тропе, сразу за портиком с колоннами. Издалека доносится приглушенный туманом колокольный звон: куранты церкви Святого Михаила и Всех Ангелов отбивают одиннадцать. С последним ударом я слышу стук возвращающегося экипажа.
Сквозь замочную скважину я вижу, как возница помогает леди Тансор сесть в карету. У меня не остается выбора.
Я начинаю колотить в дверь кулаками и истошно кричать о помощи, но когда я останавливаюсь, снаружи не доносится ни звука. Я снова приникаю глазом к скважине.
Карета укатила прочь.
Я сажусь на холодный пол, спиной к двери, ошеломленно размышляя о своей участи. Я снова и снова невольно задаюсь вопросом, каково это — медленно умирать, минута за минутой, час за часом, день за днем, как, похоже, суждено умереть мне. Поначалу я уверена, что меня скоро хватятся и пошлют людей на мои поиски, но время идет, и надежда постепенно тает. Даже если меня уже разыскивают, кому придет в голову заглянуть в мавзолей? А если сюда явятся слишком поздно, что обнаружат здесь? Жутко оскаленное иссохшее существо, из которого алчная Смерть выпила все жизненные соки.
Тщетно пытаясь отвлечься от ужасных мыслей, я решаю сделать несколько записей касательно своего окружения — насколько получится при столь слабом освещении.
Сперва я заношу в блокнот имена обитателей всех гробниц в центральном зале; последним в списке значится Джулиус Верней Дюпор, двадцать пятый барон Тансор, двоюродный дядя миледи, передавший ей в наследство титул и состояние, — человек, некогда обладавший несметным богатством и огромным политическим влиянием, а ныне превратившийся в иссохший труп, в какой скоро превращусь и я, если никто не придет на помощь.