Незадолго до десяти часов, когда я писала в своем Секретном дневнике и собиралась с духом перед очередной попыткой написать мадам, раздался стук в дверь и, к великому моему удивлению, в комнату вошла Эмили.
Ее неожиданное появление и напряженное, смятенное выражение лица не на шутку встревожили меня. Неужели она обнаружила пропажу писем?
— Алиса, милая… — Эмили улыбнулась странной, натянутой улыбкой и нежно поцеловала меня в щеку. — Как вы себя чувствуете? Персей и Рандольф спрашивали о вас за ужином. Вам полегчало?
— Немного, благодарю вас.
Отстраняясь от меня, она бросила взгляд на стол, где лежал раскрытый Секретный дневник, который я не успела спрятать. Впрочем, она сразу же отвернулась, не сказав ни слова, прошла к кровати и села. Потом похлопала ладонью по покрывалу, приглашая меня сесть рядом.
— Что-нибудь случилось? — спросила я, обмирая от страха при мысли, что сейчас она прямо спросит меня насчет пропавших писем. Но я зря волновалась.
— Не знаю, — последовал нерешительный ответ. — То есть не знаю, что это значит… или может значить… для меня.
Она уставилась в пол и начала медленно покачиваться взад-вперед.
— Эмили, дорогая, — ласково сказала я, постепенно успокаиваясь. — Вам следует изъясняться внятно, если вы хотите, чтобы я помогла вам.
— О! — воскликнула она, словно вдруг выйдя из глубокой задумчивости. — Разве я не сказала? Как глупо с моей стороны! Мистер Дональд Орр телеграфировал, что мистер Вайс умер. — Она угрюмо усмехнулась. — Кто-то убил его и сбросил тело в Риджент-канал. Надо же! Что вы об этом думаете?
— Новость поистине ужасная, — сказала я, изображая сильнейшее потрясение. — Хотя мне кажется, вы недолюбливали мистера Вайса.
— Да. — Эмили снова уставилась в пол. — Он мне совсем не нравился, но я не желала ему смерти. Он всегда оставался настоящим другом Феба и решительно защищал его память от всякого рода очернителей. За это я должна быть ему благодарна.
Эмили обратила ко мне лицо, на котором переживания последнего времени оставили неизгладимые следы. Да и общий упадок сил заметно сказался на ее облике: сейчас она выглядела старше своих лет и безнадежно немощной.
— Ах, Алиса, — жалобно прошептала она. — Я так боюсь. Что мне делать?
— Боитесь? — переспросила я. — Но чего вам бояться?
Эмили потрясла головой и вновь отвернулась, мыслями пребывая в темном, безмолвном краю ужаса и отчаяния, в настоящем аду, куда она сама себя ввергла и откуда уже не могла вырваться.
— Скажите же мне, — настойчиво попросила я, чувствуя свою власть над ней, но почему-то не испытывая ни малейшего удовольствия.
И опять она лишь потрясла головой в ответ, но потом вдруг подняла на меня немного просветлевший взгляд и улыбнулась.
— Пожалуйста, расчешите мне волосы, как раньше. Аллардайс немилосердно дерет их, а у вас такая легкая рука. Вы исполните мою просьбу, дорогая?
Я сходила за гребнем и принялась вынимать шпильки из прически Эмили, распуская длинные черные волосы по плечам и спине.
Через приоткрытое окно доносились вздохи ночного ветра и уханье далекой совы. Я начала расчесывать волосы, плавно водя гребнем сверху вниз; Эмили неподвижно сидела, закрыв глаза и сложив руки на коленях.
Наконец она открыла глаза и взглянула на меня в упор. Я не отвела взгляда, и несколько мгновений мы пристально смотрели друг на друга, словно сойдясь в безмолвной схватке характеров, когда обе внезапно отбросили всякое притворство и каждая дала понять, что знает тайну другой. Но напряженный момент прошел также неожиданно, как возник: Эмили слабо улыбнулась и, ласково погладив меня по голове, выразила радость, что мне стало лучше, а затем изъявила желание удалиться ко сну.
— Позвольте мне проводить вас, — сказала я. — Вам нездоровится.
— О нет, я прекрасно себя чувствую, — почти весело откликнулась она. — Но если вы настаиваете…
Вернувшись в свои покои, она вызвала Аллардайс, чтобы та раздела ее и уложила в постель. После ухода горничной я села рядом с Эмили и взяла за руку. Мы не разговаривали.
Она лежала с сомкнутыми веками, но еще не спала. Немного погодя она открыла глаза, взглянула вниз и прошептала:
— Какие красивые руки! Первое, на что я обратила внимание при знакомстве с вами.
Улыбаясь своим мыслям, она нежно водила длинными ноготками по моей ладони — в точности как делала мадам, когда я просыпалась по ночам от кошмарных снов. Я хотела отстраниться от нее, но не смогла — и так мы провели несколько минут в доверительном молчании.
Когда часы пробили половину одиннадцатого, я осторожно отняла руку и убрала прядь волос с покрытого испариной лба Эмили.
— Эсперанца, — тихо произнесла она нараспев. — Это значит «надежда», так ведь? Родители дали вам хорошее имя — должно быть, они и вправду видели в вас свою надежду. Знаете, милая моя, чем дольше я повторяю это имя, тем больше оно мне нравится. Сейчас я жалею, что решила называть вас Алисой. Но увы… уже слишком поздно. Ничего уже не поправить. Ничего.
— Теперь я вас оставлю, — сказала я. — Принести вам ваши капли?
— Капли? — воскликнула она с неожиданным волнением. — Нет-нет, не сегодня! Ни в коем случае. Сегодня в каплях нет надобности.
Эмили по-прежнему мучилась кошмарами и частенько вызывала меня по ночам колокольчиком, проведенным в мою комнату по ее распоряжению, но сама я в последнее время спала бестревожно. Той ночью, однако, мне привиделся чрезвычайно странный, жуткий сон, впоследствии снившийся не раз.